Том 21. Письма 1888-1889 - Страница 26

К оглавлению

Сейчас я посылаю Николаю письмо такого сорта, что он ответит непременно. Ответ привезу или пришлю Вам.

Будьте здоровы. Наталье Тимофеевне мой поклон.

Ваш А. Чехов.

Кланяется Вам Голике.

Суворину А. С., 17 декабря 1888

551. А. С. СУВОРИНУ

17 декабря 1888 г. Москва.

17 дек.

Я послал Вам телеграмму, дорогой Алексей Сергеевич. Вот Вам подробности. Никулина встретила меня заспанная; всё время она моргала так, как будто ее одолевали комары. Когда я сказал ей, что она будет играть Кокошкину, она смутилась. — А я думала играть Репину.

— Тогда некому будет играть Кокошкину, — сказал я. — Если вы не станете играть Кокошкину, то эта роль пропадет и проч.

По ее словам, кроме ее, играть Татьяну некому. Федотова якобы отказалась, а Ермолова занята по горло аверкиевским «Теофано» и федотовским «Шильонским узником», которые пойдут скоро.

Сожалела Никулина, что нет ролей для Музиля и Горева. Просила отдать Гореву Сабинина, а Ленскому Адашева. Зная Горева, я сказал, что на это Вы, быть может, согласитесь.

Актрисы — это коровы, воображающие себя богинями. Ездить к ним значит просить их — так по крайней мере они сами думают. Иначе бы я съездил к Федотовой и Ермоловой узнать, насколько права Никулина. Очень возможно, что Никулина хочет взять себе роль Татьяны только затем, чтобы насолить Ермоловой или Федотовой. Маккиавели в юбке. Что ни баба, то ум.

Не радуйтесь за Кокошкину. Нисколько не соблазнительно, что ее будет играть Федотова. Она сыграет хуже Никулиной.

Будьте добры, дайте сестре забракованный рассказ Ежова. Скажите Алексею Алексеевичу, что пароход «Дир», на котором мы плыли летом в Поти и терпели муки, приказал долго жить: разбился о южный берег Крыма.

Получил я от Худекова телеграмму. Просит прислать ему к Рождеству рассказ в 200 строк и предлагает за сие сто рублей. Постараюсь нацарапать какую-нибудь кислятинку.

Я уже принялся за «Иванова». Через два дня будет готов. Выходит складно, но не сценично. Три первые акта ничего.

Жду от Вас дальнейших полномочий. Если нужно в ад ехать — поеду. Я люблю провожать, сватать, шаферствовать. Пожалуйста, со мной не церемоньтесь.

Анне Ивановне целую руку и кланяюсь до земли. Сестре, Боре, Насте, Алексею Алексеевичу, Маслову, Гею — всем поклон и привет. Мне скучно и грустно.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Суворину А. С., 18 декабря 1888

552. А. С. СУВОРИНУ

18 декабря 1888 г. Москва.

18 дек., вечером.

Звон победы раздавайся, веселися, храбрый Росс! Сегодня приходил от Никулиной лакей с письмом. Просит пожаловать для переговоров. Я поехал и на пути заехал к Ленскому. От последнего узнал, что все актеры возмущены претензиями Никулиной, что над нею смеются и проч. Кстати же, Ленский сообщил мне, что он будет играть Адашева. Взял бы Сабинина, но ему опротивело играть обольстителей. О том, что Ермолова не согласна играть Репину, он не слышал, по его же мнению, Репина — ермоловская роль. Рекомендовал настаивать на Ермоловой. Федотова стара и интригует. Захочет, чтоб Рыбаков играл и проч.

У Никулиной теплый прием. Тысяча обворожительно-сонных улыбок и приятных слов.

— Я согласна играть Кокошкину, но кто же будет играть Репину? Машенька (т. е. Ермолова) занята, Федотова сказала: я не играю пьяных женщин. И почему это А<лексей> С<ергеевич> не хочет, чтобы я играла драматическую роль? Разве я не умею? Мне даже кажется, что я в сцене смерти и прочее буду энергичнее Машеньки… А Федотова? Боже мой! Ведь она всё испортит! Она будет играть добродетельную!

Входит старая дева с крысьим лицом и в шали, рекомендуется сестрицею Никулиной и начинает монолог:

— Федотова не играет пьяных женщин, а Машенька терпеть не может Суворина. Она сказала: ни за что в свете не стану играть в суворинских пьесах, и никто меня не заставит! Он ведь ее с грязью смешал. Кажется, за Офелию… Она его ненавидит… К тому же Надя будет очень хороша в этой роли… И т. д.

— Так что же прикажете телеграфировать Суворину? — спрашиваю я Надю.

— Право, не знаю… Я теперь совсем без пьесы. Была у меня пьеса Крылова, мы уже и роли переписали и репетицию назначили, но когда я получила первую телеграмму от Суворина, то отказалась от Крылова, он же продал свою пьесу Коршу для бенефиса Рыбчинской. И я теперь на мели. Крылов торжествует… Просто не знаю, что делать…

— Что же прикажете телеграфировать Суворину? — настаиваю я.

— Вот что, вы поезжайте к Машеньке и спросите ее: согласится ли она играть? Если согласится, то я, пожалуй… конечно, хотя…

— Я не поеду, — говорю я. — Суворин не уполномочивал меня ездить и настаивать на постановке пьесы. Постановка нужна не ему, а вам. Между нами говоря, Суворин человек щепетильный и не любит, если он сам или его посланный попадают так или иначе в положение просящего. Это ему нож острый.

— Ах, боже мой, кто же это говорит? Мы его просим, а не он нас!

А сестрица в это время: тра-та-та-та. Тарантит без умолку.

— Так я сейчас напишу Машеньке письмо и спрошу, согласна ли она. Она близко живет. Если подождете полчаса, то получите ответ.

Надя пишет письмо и читает мне не то, что написала. Письмо посылается. Я жду. Входит Кречинский — тип рантье ремонтера с бакенами и сединой. Это mari d’elle. Рекомендуемся.

— Ду́ша, где наш табак? — спрашивает он у супруги.

— Не знаю, ду́ша. А я к Машеньке сейчас послала насчет Репиной…

— Это не ее роль. Скверно сыграет.