Том 21. Письма 1888-1889 - Страница 77

С моими водевилями целая революция. «Предложение» шло у Горевой — я снял с репертуара; из-за «Медведя» Корш ругается с Абрамовой: первый тщетно доказывает свое исключительное право на сию пьесу, а абрамовский Соловцов говорит, что «Медведь» принадлежит ему, так как он сыграл его уже 1817 раз. Сам чёрт не разберет! Малый театр в обиде, что «Иванов» идет у Корша, и Ленский до сих пор еще не был у меня — должно, сердится. Беда с вами, гг. театральные деятели!

Ну-с, будьте здравы. Жду Вас в Москве. Условие: говорить о театре будем, но не больше часа в сутки. Или так: я буду говорить о нем, а не Вы. Идет?

Ваш А. Чехов.

Дмитриеву А., 21 сентября 1889

687. А. ДМИТРИЕВУ

21 сентября 1889 г. Москва.

21 сентября 1889 г.

г. А. Дмитриеву

Милостивый государь!

Сим разрешаю Вам и кому угодно ставить на частных сценах Петербурга мою пьесу «Трагик поневоле».

Так как эта пьеса новая и нигде еще не была играна, то считаю справедливым просить Вас — внести после первого представления в Общество вспомоществования сценическим деятелям пятнадцать рублей, чего, впрочем, не ставлю непременным условием.

Если г. Бабиков не откажется от роли Толкачова, то передайте ему, что, буде он пожелает, я не откажусь сократить длинный монолог, который, мне кажется, утомителен для исполнителя.

Готовый к услугам

А. Чехов.

Евреиновой А. М., 24 сентября 1889

688. А. М. ЕВРЕИНОВОЙ

24 сентября 1889 г. Москва.

24 сентябрь.

Многоуважаемая Анна Михайловна!

Посылаю Вам рассказ — «Скучная история (Из записок старого человека)». История в самом деле скучная, и рассказана она неискусно. Чтобы писать записки старого человека, надо быть старым, но виноват ли я, что я еще молод?

К повести своей (или к рассказу — это всё равно) прилагаю прошение:

1) 25 оттисков.

2) Пришлите корректуру — это непременно. Кое-какие места я почищу в корректуре; многое ускользает в рукописи и всплывает наружу, только когда бывает отпечатано. Корректуру я не продержу долее одного дня.

3) Было бы весьма желательно, чтобы рассказ вошел в одну книжку. Делить его на две части — значит сделать его вдвое хуже.

Цензуру он, вероятно, пройдет благополучно. Если цензор зачеркнет на первой странице слово «иконостасом», то его можно будет заменить «созвездием» или чем-нибудь вроде.

Теперь о гонораре. Денег у меня пока много. Если для Вашей конторы удобнее высылать мне гонорар по частям, а не сразу, то предложите ей разделить его на 4–5 частей и высылать его мне ежемесячно. Если я должен что-нибудь, то велите погасить долг.

Ну, что Сибирякова?

Все мои Вам кланяются, я тоже и желаю всего хорошего. Поклонитесь Марии Дмитриевне, а Алексею Николаевичу я буду писать сейчас.

Душевно преданный

А. Чехов.

Те медицинские издания, которые присылаются в редакцию для отзыва, не бросайте, а, если можно, берегите для Вашего покорнейшего слуги. Я всегда с завистью гляжу на Ваш стол, где лежат эти издания, перемешанные со всякой всячиной.

Плещееву А. Н., 24 сентября 1889

689. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

24 сентября 1889 г. Москва.

24 сентября.

Это письмо, дорогой Алексей Николаевич, посылается на почту вместе с рассказом, на который я наконец махнул рукой и сказал ему: изыди от меня, окаянный, в огнь скучной критики и читательского равнодушия! Надоело с ним возиться. Называется он так: «Скучная история (Из записок старого человека)». Самое скучное в нем, как увидите, это длинные рассуждения, которых, к сожалению, нельзя выбросить, так как без них не может обойтись мой герой, пишущий записки. Эти рассуждения фатальны и необходимы, как тяжелый лафет для пушки. Они характеризуют и героя, и его настроение, и его вилянье перед самим собой. Прочтите, голубчик, и напишите мне. Прорехи и пробелы Вам виднее, так как рассказ не надоел еще Вам и не намозолил глаз, как мне.

Боборыкин ушел от Горевой и умно сделал. Человеку с такой литературной репутацией, как у него, не место в этом театре, да и не к лицу быть мишенью для насмешек и сплетен разных прохвостов и ничтожеств. Он не перестал быть для меня симпатичным; я писал Вам, что он показался мне чудаком в высшей степени, и он в самом деле чудак. Его пребывание у Горевой, его «Дон Карлосы» и «Мизантропы», разыгрываемые сапожниками, это если не шалость, то чудачество.

Островский вовсе не консерватор. Он просто обыватель, ведущий замкнутую жизнь, сердитый на себя в настоящем, любящий свое прошлое и не знающий, на чем бы сорвать свое сердце. Человек он добрый и в высшей степени добропорядочный; но спорить с ним трудно. Трудно не потому, что высказывает он противоположные взгляды, а потому, что приемы для спора у него времен очаковских и покоренья Крыма.

Сейчас иду на заседание Комитета — это первое заседание в этом сезоне.

Все говорят и пишут мне, что<бы> я написал большую пьесу. Актеры Малого театра берут с меня слово, что я непременно напишу. Эх, кабы было время! Хорошей пьесы не написал бы, но деньжищ заграбастал бы достаточно.

Смешно сказать, «Иванов» и книжки сделали меня рантьером. Будь я один, мог бы прожить безбедно года два-три, лежа на диване и пуская плевки в потолок.

Напишите мне. Видели ли Григоровича?

Будьте живы, здравы, покойны и богаты. Обнимаю Вас крепко и целую. Вашим мой нижайший поклон.

Ваш А. Чехов.

Ленскому А. П., 27 сентября 1889

690. А. П. ЛЕНСКОМУ

27 сентября 1889 г. Москва.