… остальные же ~ на седьмом небе. — Большой успех первого спектакля «Медведя» у Ф. А. Корша, поставленного в бенефис Н. В. Светлова, отметили «Русские ведомости», 1888, № 300, 31 октября, в обзоре «Театр и музыка»; «Самой интересной пьесой бенефиса была новая одноактная шутка г. Ант. Чехова „Медведь“. Это очень грациозная вещица, написанная хорошим языком и с большим талантом. Это шутка, но в ней много жизненного <…> Пьеска дышит свежестью таланта и оригинальностью сцен <…> Автора шумно вызывали два раза». Хвалебные отзывы поместили также «Новости дня», 1888, № 1910, 29 октября, «Русский курьер», 1888, № 301, 31 октября и «Будильник», 1888, № 43, 6 ноября.
Отчего Вы не пишете в «Роднике»? — М. В. Киселева ответила: «Всё это время, несмотря на болезнь, я что-то такое писала, кое-как довела до конца и хочу послать в „Родник“, но почти убеждена, что возвратят». 13 ноября она написала Чехову, что повесть ее «Счастливая доля» принята: «Расхвалила Сысоиха до небес <…> Пишет: „… если бы не педагогическая струя, нет-нет да и врывающаяся в общий тон рассказа, „Счастливая доля“ была бы образчиком (?), как надо писать для детей“».
Поклон Барину. — А. С. Киселеву.
517. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
2 ноября 1888 г.
Печатается по автографу (ИРЛИ). Впервые опубликовано: отрывок — «Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу „Нива“ на 1905 г.», июнь, стлб. 245; полностью — Новые письма, стр. 21–24.
Год устанавливается по сообщению о постановке «Медведя» в театре Ф. А. Корша.
Ответ на письма И. Л. Леонтьева-Щеглова от 30 сентября и 18 октября 1888 г.; Леонтьев-Щеглов ответил 4 ноября (ГБЛ).
… за Ваши хлопоты. — Щеглов выполнил поручения Чехова, данные ему в Москве. Он писал 18 октября: «„Калхас“ в цензуре, лишь выйдет — вручу Плещееву. „Медведь“ выползет на свет в 20-х числах. Цензурованного „Медведя“ нельзя получить, ибо при литографировании он остается по закону в литографии». И уже 25 октября сообщил: «Вчера, в 8 ч. вечера, я опустил в почтовый ящик Николаевской ж. д. заказное письмо, заключающее в себе: а) вдвойне процензурованного „Медведя“ (и для печати) и b) одобренный Лит<ературно>-т<еатральным> к<омитетом> экземпляр „Калхаса“, дозволенный под именем: „Лебединая песня“. (Под этим последним именем и литографируйте!)
Базаров, разумеется, ждал от Вас цензурованного „Медведя“ обратно — это пачпорт для литографии, — но я (на ухо, как товарищ) посоветую Вам следующее: возвратите ему затраченные две восьмигривенные марки и отдайте экземпляр для литографии Рассохину, мотивируя Базарову тем, что он слишком затянул дело». 30 сентября Щеглов сам говорил с Базаровым, после чего написал Чехову: «Он решительно ничего не имеет против того, чтобы Вы отлитографировали „Медведя“ в Москве».
Все газетчики, кроме Васильева, расхвалили…— См. примечания к предыдущему письму.
Второй раз играла Глама…— Второй спектакль «Медведя» в театре Корша состоялся 31 октября 1888 г.
Что касается «Театрального воробья»… — Комедия-шутка в 2-х действиях И. Щеглова.
С «Дачным мужем» не торопитесь. — Щеглов писал 25 октября: «Относительно „Дачного мужа“ я пришел к тому убеждению, что у Корша он лучше бы прошел в 2-х актах — 3-й слишком уж нищенски обставлен! (Воображаю, как Соловцов будет торжествовать, зная, что я пришел к такому убеждению!) А может быть, Вы мне посоветуете совсем забыть о „Дачном муже“ и ограничиться „Воробьем“? Во всяком случае надоумьте слегка С<оловцова>!!» 4 ноября Щеглов ответил Чехову: «Относительно 3-го акта „Дачного мужа“ нахожусь в колебании. Что он слабее двух первых — это верно, но что его варварски обставили — это тоже верно. Если я буду его ставить здесь, то непременно в трех. Вы согласны?»
Я сделаюсь популярным водевилистом! ~«Силу гипнотизма» я напишу летом…— 30 сентября Щеглов писал: «Что Ваша „Сила гипнотизма“? Почем знать, — может быть, наперекор всем суждениям, Вам суждено сделаться популярнейшим водевилистом?!» Задуманный Чеховым еще в 1887 г. водевиль «Сила гипнотизма» написан не был. 11 декабря 1887 г. Щеглов записал в своем дневнике: «У „Палкина“ с Плещеевым и с Чеховым. Импровизации Чехова. <…> Водевиль „Сила гипнотизма“ Чехова и т. д.» (ЛН, т. 68, стр. 480). В воспоминаниях о Чехове Щеглов рассказывал, что в его памяти «сохранилась лишь часть „сценария“»:
«Какая-то черноглазая вдовушка вскружила головы двум своим поклонникам: толстому майору с превосходнейшими майорскими усами и юному, совершенно безусому аптекарскому помощнику. Оба соперника — и военный и штатский — от нее без ума и готовы на всякие глупости ради ее жгучих очей, обладающих, по их уверению, какой-то особенной демонической силой. Происходит забавная любовная сцена между соблазнительной вдовушкой и толстым майором, который, пыхтя, опускается перед вдовушкой на колени, предлагает ей руку и сердце и клянется, что из любви к ней пойдет на самые ужасные жертвы. Жестокая вдовушка объявляет влюбленному майору, что она ничего не имеет против его предложения и что единственное препятствие к брачному поцелую… щетинистые майорские усы. И, желая испытать демоническую силу своих очей, вдовушка гипнотизирует майора и гипнотизирует настолько удачно, что майор молча поворачивается к дверям и направляется непосредственно из гостиной в первую попавшуюся цирюльню. Затем происходит какая-то водевильная путаница, подробности которой улетучились из моей головы, но в результате которой получается полная победа безусого фармацевта. (Кажется, предприимчивый жених, пользуясь отсутствием соперника, подсыпает вдовушке в чашку кофе любовный порошок собственного изобретения.) И вот в тот самый момент, когда вдовушка падает в объятия аптекаря, в дверях появляется загипнотизированный майор и притом в самом смешном и глупом положении: он только что сбросил свои великолепные усы… Разумеется, при виде коварства вдовушки, „сила гипнотизма“ моментально кончается, а вместе с тем кончается и водевиль.